Шрифт:
Закладка:
плохой ритуал. Говорит, мы должны позволить детям выходить наружу, когда они захотят. Даже девушкам! Представляешь? А Таша! Уже уселась у входа в мертвый город и причитает. Хочет в последний раз провести сына. Даже не собирается на утреннюю молитву. С ней Заричанская и Тюльпан-мама. Как будто это что-то изменит.
Пусть эти быки хоть где-нибудь послужат, если не хотят быть хорошими мужчинами.
Ох и получат они от Кемаля-шейха! — Таисия надула губы и потянулась к следующему кусочку. — Ты знаешь, он может попросить у Бога Вспышек для них еще одного испытания Водой Жизни. С их грехами они его просто не выдержат.
Джанике-ханум побледнела, ее глаза грозно сверкнули.
— Не всем рожать дочерей, Таисие-ханум. — Хозяйка потянула к себе поднос. — Ты опоздаешь на молитву. И мы тоже. А я еще должен приготовить завтрак.
Нас теперь двое.
Таисия кивнула, словно услышала самый весомый довод.
— Ебет. Пусть бережет вас Бог Вспышек, — сказала змеекоса и вышла за дверь. Одновременно из нескольких уголков послышался громкий выдох. Бекир чихнул, а
Сейдамет выпал из-за ширмы.
— Тупая курица, — просыпала Джанике-ханум.
— С ней будут проблемы? — спросил Болбочан.
— У нее пятеро дочерей от первого мужа. И все на нашей стороне. Ей придется выбирать: Карасевда или дети, — Джанике-ханум улыбнулась.
— Вы должны пойти с нами. Иначе вам достанется от Кемаля-шейха.
сказал Бекир и посмотрел на женщину, а затем на Болбочана. В живом глазу железноголового вспыхнула надежда, но мужчина промолчал.
— Не бойся за меня. — Джанике-ханум положила руку на плечо Бекира. -
Кемаль-шейх недооценивает женщин Кара-Тобе. Думает, мы ценны только тем, что рожаем, но мы не только рождаем, но и воспитываем.
— Атеш-трава, — Болбочан вложил в руки женщины мешочек. — Растет только наверху. Вдруг что-то пойдет не так.
Джанике-ханум улыбнулась и прижала руку к груди, затем поправила наряды Черной Коровы, произнесла благословение и коснулась холодными губами каждого из детей.
— Думаю, Джанике-ханум круче королевы амазонок, — уже на улице произнес Сейдамет.
Болбочан наградил его трудным взглядом.
— Пойдемте. Чем дольше Кемаль-шейх будет с нами, тем больше времени мы выигрываем для женщин, чтобы что-то изменить в этом грязном джанате.
Через несколько минут они были у входа в город мертвых. Там уже стояли
Кемаль-шейх, Мастер Ключей и собачий с тулпароголовым. От вида последних Бекира передернуло. Рядом успокаивали тулпаров остальные отряды
Болбочана во главе с обмащенной слизью Шипохвостом. Животные нервно переминались с лапы на лапу и издавали хриплые гортанные звуки. Возле пролома в скале сидели три женщины. Их головы были посыпаны пеплом и кной, они громко завывали и ритуально рвали на себе волосы, как на смерть провожая сыновей-буюков, которые сегодня должны были покинуть Кара-Тобе. Бекир пытался сохранять спокойствие.
Сейчас его не узнала даже Ма. Джанике-ханум наклеила на его руки и лицо мех. Остальные тела прятали сплошной костюм для выхода наружу и маска от пыли. Одежда и грим изменили до неузнаваемости Ниязи и Черную Корову. Но, несмотря на тщательную маскировку, у Бекира сжалось сердце, когда они приблизились к матерям, пришедшим попрощаться с сыновьями, которые должны были навсегда выйти в Дешт. Разве та, которая родила, способна спутать с кем-то другим собственное дитя? Он инстинктивно поднял плечи, словно пытался скрыться от полного отчаяния взглядов.
Бекир надеялся, что женщин предупредили и плачи — только актерство, иначе они рискуют быть разоблачены еще на выходе из Кара-Тобе. Он поймал взгляд одной из матерей и на миг забыл дышать. Женщина с больными, черными от безнадежности глазами изучала его лицо — так смотрят только в последний раз, пытаясь запомнить каждую черту. Она думала, что он ее сын. Мать робко протянула руки и бросилась с последними объятиями. Бекир почувствовал, как под наклеенным мехом невыносимо зачесалась кожа. Она точно слезет, когда его сжимает «мать», и тогда их разоблачат, и они навсегда останутся в Кара-Тобе.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Кемаль-шейх недовольно поднял руки и потряс есой. Он выглядел еще более запущенным, чем всегда.
Волосы сбились в колтун, колпак съехал, глаза запали, а морщинки напоминали трещины на высушенной земле. Руки в широких рукавах хирки казались худыми и обезвоженными, а бледные хрусталики суету едва виднелись на пепельной коже.
— Йок-йок! — еще раз пригрозил женщинам Кемаль-шейх. Мастер Ключей шикнул на великанов-хранителей — и они предстали перед женщинами, заставляя матерей отступить.
— Они уже наши, так велел Кара-Тобе, — поддакнул Болбочан и быстро пропустил детей в каменный коридор.
Бекир уже хотел было с облегчением выдохнуть, когда небольшая, покрытая рыжим мехом женщина схватила Ниязи и запричитала. Бекир не мог разобрать слова, но и без того знал, что говорят матери во время прощания: благословляют, просят беречься и не забывать родных. В последние слова так много хочется вложить, что они превращаются в бессмысленный набор штампов. Но у него с Ма не было и этого. «Присоединюсь к вам позже. А теперь вы должны идти», — все, что сказала ему мать на прощание. Бекир почувствовал вес обручального кольца на своей шее и потряс головой, пытаясь отбросить мысли о Ма. Рядом Ниязи что-то прошептал женщине, крепко сжавшей его в своих объятиях. Бекира бросило в холодный пот.
Они договаривались молчать. Голос может выразить сильнее внешности.
Кемаль-шейх грубо толкнул женщину в спину. Она удивленно отшатнулась, но даже не взглянула на шамана, как будто не почувствовала удара. Ее взгляд прикипел к
Ниязи. К удивлению Бекира, мальчик-лисенок прижался прислоненными маской губами к руке матери и побежал в коридор. Женщина не шевельнулась даже тогда, когда мимо нее прошел замыкавший процессию Кемаль-шейх. Бекир обернулся, до последнего ожидая, что она дернет шамана или иным образом даст знать, что узнала в переодетом в ее сына чужеземца, но мать словно замерла. Лишь наконец, когда Бекира заставили идти дальше, на лице женщины появилась тень злорадной улыбки, и та была направлена в спину Кемаля-шейха.
Остальные дороги армейцы, их сопровождение и переодетые в буков дети шли в тишине. После насыщенного водой и запахами